100% [худ. Пинкисевич] - Эптон Синклер

Однако двое «товарищей» взялись доставлять на автомобиле газету в соседние города. Питера подослали к этим парням, чтобы он завязал с ними знакомство, и вскоре ночью несколько агентов Гаффи пробрались в гараж и так испортили одну из машин, что руль повернулся не в ту сторону, и шофер чуть-чуть не сломал себе шею. Так провалился ещё один заговор.

§ 69

Теперь Питер мог назвать себя счастливым человеком. Власти энергично взялись за дело, и когда Питер доставлял им новые данные, он испытывал глубокое удовлетворение, видя, что приносит пользу. Показную деятельность развивали правительственные агенты, бюро районного прокурора, городская полиция и сыщики, но Питер-то знал, что это только марионетки, а верёвочки дергает он и другие агенты Гаффи. Гаффи располагал большими денежными суммами, он работал на людей, игравших важную роль в Американском городе. Гаффи и был настоящим хозяином. И во всей стране происходило то же самое: тайные агенты Торговой палаты и Ассоциации коммерсантов и промышленников, Лиги возрождения Америки и других таких же организаций всеми средствами выводили из строя красных.

Этим субъектам была предоставлена свобода действий. Америка вела войну, военный психоз, подобно степному пожару, распространялся по всей стране, и стоило назвать кого-нибудь германофилом или большевиком и пошуметь по этому поводу, как собиралась толпа, устремлялась к его дому, его хлестали, мазали дёгтем и обваливали в перьях, а иногда и линчевали. Уже много лет крупные дельцы ненавидели агитаторов, и, наконец, они получили возможность действовать: в каждом городе, в каждом магазине, на каждой фабрике и в каждой шахте орудовал свой Питер Гадж, «белый» Джимми Хиггинс, нанятый, чтобы шпионить и выслеживать «красного» Джимми Хиггинса. Повсюду имелись свои Гаффи и Мак-Гивни, руководившие их работой; имелись вооружённые охранники с револьверами у пояса и со значками заместителей шерифа на обратной стороне лацканов пиджаков, предоставлявшими им неограниченные права для защиты страны от предателей.

В военных лагерях обучалось до четырёх миллионов человек, и каждую неделю из восточных портов отплывали караваны судов, нагруженные солдатами, которых они должны были доставить «за океан». Миллиарды долларов расходовались на военное снаряжение и провиант, и все патриотические порывы и воинственный пыл устремлялись также за океан. Питер проглатывал всё новые речи, проповеди и передовицы и испытывал гордую радость при мысли, что он также по мере своих скромных сил участвует в этом великом деле. Когда ему случалось читать, что крупные промышленники и финансовые тузы за свои услуги государству получают всего один доллар в год, — он с удовлетворением думал о том, кто получает двадцать долларов в неделю. А когда кто-нибудь из красных заявлял на митинге или в «литературе», что эти финансовые тузы стоят во главе торговых компаний, которые поставляют правительству товары по чудовищным ценам и загребают огромные барыши — чуть ли не в десять раз больше, чем до войны, — Питер не сомневался, что перед ним самый опасный большевик. Он сообщал его фамилию Мак-Гивни, тот нажимал скрытые пружины, — и человек внезапно оказывался без работы, или же санитарный отдел Городского управления преследовал его за то, что он выставил мусорное ведро без крышки.

В результате настойчивой агитации радикалам удалось добиться от судьи, чтобы тот выпустил на поруки Мак-Кормика и остальных «заговорщиков» под залог в пятьдесят тысяч долларов за каждого. Питер был прямо в отчаянии: он убедился, что стоит засадить какого-нибудь красного в тюрьму, как он становился мучеником в глазах остальных радикалов. Это значит создать ему популярность; когда его выпустят на свободу, его агитационные речи имеют раз в десять больше успеха, чем раньше. Агитаторов надо или не выпускать из тюрьмы, или вовсе туда не сажать. Но судьи этого не знают, голова у них набита всякими дурацкими законами, и они дали Давиду Эндрюсу и другим красным адвокатам себя провести. Герберта Эштона и его компанию социалистов также выпустили на поруки, и «Клэрион» по-прежнему выходил в свет и открыто продавался в киосках. Хотя «Клэрион» больше не дерзал выступать против войны, он то и дело печатал всякие инсинуации по адресу «колоссальной торговой компании», известной под названием британского правительства; по адресу «французских банкиров» или «итальянских империалистов». Он требовал введения демократического строя в Ирландии, Египте и без зазрения совести защищал большевиков, этих германофилов и заговорщиков, проводящих национализацию женщин.

Итак, Питер начал собирать новые улики против издателей «Клэриона» и против союза Индустриальных рабочих мира. Неожиданно он прочел радостное известие, что правительство арестовало сотни две активных членов этого союза по всей стране, и они будут преданы суду по обвинению в заговоре. Потом начался процесс Мак-Кормика, Гендерсона, Гаса и других. Однажды утром Питер развернул «Тайме» и прочел на первой странице известие, от которого невольно ахнул. Джо Ангелл, один из зачинщиков террористического заговора, подтвердил все обвинения и выдал своих сообщников! Он сообщил районному прокурору, какое участие сам принимал в заговоре, имевшем целью взорвать дом Нельса Аккермана; более того — он рассказал обо всём, что делали другие: как они раздобыли динамит и приготовили бомбы; назвал имена всех видных граждан, которым предстояло разделить судьбу Нельса Аккермана! Питер читал, выпучив глаза от изумления, и когда, наконец, сообразил, в чем дело, — упал на кровать и громко захохотал. Вот так штука, черт возьми! Питер впутал в инсценировку одного из агентов Гаффи, и, конечно, Гаффи не мог посадить этого человека в тюрьму, поэтому он заставил его стать свидетелем обвинения и выпустил на свободу в награду за то, что он выдал товарищей!

В судебных списках встречалось множество дел о шпионаже. Там были и священники-пацифисты, пытавшиеся говорить проповеди, и вожаки рабочих, пытавшиеся вызвать стачку, и члены Лиги противников призыва и их последователи, отказавшиеся от военной службы, и саботажники, и анархисты, и коммунисты, и квакеры, и члены союза Индустриальных рабочих мира, и социалисты, и «русселиты». Один процесс сменялся другим, и к каждому из них Питер приложил руку. Питеру постоянно поручали собрать улики, проверить какого-нибудь присяжного или подстроить каверзу одному ив свидетелей защиты. Каждый процесс близко затрагивал Питера, волновал его, и каждое осуждение было его триумфом. Процессы неизменно заканчивались осуждением, и Питер так и раздувался от патриотического рвения. Мало-помалу он начал забывать о Нелл Дулин и Теде Крозерсе.

Когда Мак и его соучастники по заговору были приговорены к двадцати годам заключения каждый, Питер почувствовал, что он искупил все свои грехи, и осмелился робко намекнуть Мак-Гивни, что жизнь всё дорожает и что он сдержал свое слово и за полгода ни разу не перемигнулся с женщиной. Мак-Гивни отвечал, что он согласен повысить ему жалованье до тридцати долларов в неделю.

§ 70

Разумеется, Питер не сказал Мак-Гивни всей правды. За это время он не раз кивал женщинам, но, на беду, ни одна из них не кивнула ему в ответ. Он начал приударять за Мариам Янкович, которая была весёлого нрава и недурна собой, но Мариам только и думала, что о Мак-Кормике, сидевшем в тюрьме, а потом, после схватки с Бобом Огденом, она попала в больницу, и у Питера, конечно, не было охоты забавляться с больной. Он принялся ухаживать за другими девушками из красных, и казалось, они ему симпатизируют. Они обращались с Питером как с добрым товарищем, но, вопреки утверждению Мак-Гивни, ни одна из них не придерживалась принципа «свободной любви». Тогда Питер решил подыскать себе какую-нибудь девушку, которая не имела бы отношения к красным. Это позволит ему время от времени передохнуть и поразвлечься. Ведь красные не умеют развлекаться; для них первое удовольствие — запереться у себя в комнате и распевать «Интернационал» и «Красное знамя», да и то под сурдинку, чтобы не привлечь внимание полиции.

В ближайшую субботу. после обеда Питер пошел в магазин готового платья, хозяин которого был социалистом, и купил себе в рассрочку новую шляпу и новый костюм. Выйдя на улицу, он увидал изящную девушку небольшого роста, направлявшуюся в кино, и пошёл за ней следом. Они быстро познакомились и поужинали вдвоём. Она принадлежала к разряду женщин, которых Питер называл «шикарными», и вскоре выяснилось, что она маникюрша. Девушка имела точно такое же понятие о развлечениях, как и Питер; он истратил все деньги, какие у него были в этот вечер, и решил, что, если ему удастся на будущей неделе разузнать что-нибудь новенькое о красных, он потребует у Мак-Гивни сорок долларов.

Следующий день был первым днем пасхи. Питер встретился со своей маникюршей в условленном месте, и они отправились гулять по Парк-авеню, самой аристократической улице в Американском городе, где происходило пасхальное шествие. Время было военное; на многих домах развевались флаги, множество мужчин расхаживало в военной форме, и все церковные проповеди были посвящены войне. Казалось, Христос воскрес для того, чтобы водворить во всем мире демократию и провозгласить самоопределение народов. Питер и мисс Фрисби были по-праздничному одеты и с любопытством разглядывали толпу, собравшуюся на «пасхальный парад». Мисс Фрисби изучала туалеты и причёски дам, подхватывала на лету обрывки разговоров и шепотом передавала их Питеру, и он снова почувствовал себя на верху блаженства.